На левом берегу реки Дон расположено село Скорняково. Археологические раскопки, проведённые в нашей области показывают, что с самых древних времён Придонье было место поселения человека. Так самая древняя стоянка человека каменного периода находится в селе Гагарино. Найдены курганные могильники в Донском, известны и скифские памятники на Дону. Позднее по нашей территории прошли многие племена, сменяя друг друга. С образованием Древнерусского государства верхнее Подонье входило в Рязанское княжество. В 1237 г. монголо-татарские полчища вторглись в пределы Рязанских земель, захватив не только Рязань, Москву и другие города. Дважды Батый проходил по территории наших земель, разоряя и уничтожая всё на своём пути. Жизнь была опасной и напряжённой. В 14 веке великий князь Дмитрий Донской построил сторожевую полосу на южных границах Московского княжества. Сторожевые посты наблюдали за речными бродами и перелазами. Возле села Донское, на правом берегу реки Дон, на Галичей горе, находилось наблюдение за татарами, откуда появление кочевых орд было видно на большом расстоянии. В 1380 году произошла знаменательная битва с татарами на Куликовом поле. В этой битве участвовали ельчане, они гнали татар до реки Красивой Мечи, где множество врагов потонуло, а остальные бежали в нижнедонские степи. Но и после Куликовской битвы набеги татар продолжались. После свержения татарского ига территория нашего края стала осваиваться русскими.

Раньше всех здесь поселились казаки. Памятником этой эпохи служат сохранившиеся до наших дней сёла Казаки, Нижнее Казачье. В 17 веке продолжается приток русских и украинских переселенцев в наш край.Одни из них пришли, гонимые нуждой и голодом, других выслало правительство за участие в восстаниях против феодалов. В тоже время цари Михаил Федорович и Алексей Михайлович широко практиковали переселение служилых людей Московского княжества, получая земли на окраине страны. Так село Донское получил патриарх Филарет. В его владения входил Репец и Мокрый Буерак. Следуя традициям отца и деда, Петр I в 1682 году за особое усердие в подавлении стрелецкого восстания пожаловал сенатору обер-прокурору Г.Ф.Скорнякову-Писареву село Архангельское с пустопорожними землями и лесными угодьями в верховьях Дона , по нему село получило название Скорняково. А обер-прокурор перевел сюда мужиков из малоземельной тверской деревеньки, завел смолокурню, и доходную по тем временам парусную фабрику, поставил деревянную церквушку на видном речном берегу. По архивным материалам можно проследить, что в 1806 году село Скорняково числилось за Захарием Чернышовым. Это был крупный землевладелец. В 1835 г. сестра декабриста Чернышова вышла замуж за Николая Николаевича Муравьева, и Скорняково с пятьюстами крепостных душ было отдано ей в приданное. В это время в селе существовала небольшая ткацкая фабрика, рыбные промыслы, но главным источником дохода было хлебопашество. В селе в течении ряда лет жил Н.Н.Муравьев-Карский, он много сделал для жителей этого села, поэтому хочется сказать о нем более подробно.

Николай Николаевич Муравьев, один из организаторов преддекабристских кружков «Юношеское собратство» и «Священная артель» из которых выросло потом декабристское общество и, во-вторых, он получил всемирную славу как талантливый полководец, не проигравший ни одного сражения, дипломат. Родился он в селе Сырец, под Лугой 25 июля 1794 года в старинном, но обедневшем родовом поместье. Его отец тоже – Николай Николаевич получил в свое время превосходное образование. Он окончил Страстбургский университет, обладал широким кругозором, не чуждался передовых идей того времени. Был замечательным математиком, мечтал стать ученым, но из-за недостатка средств прекратил занятия и поступил на военную службу и вышел в отставку в чине генерала. Земельный надел был небольшим, скудный урожай и Муравьевы еле-еле сводили концы с концами. Зато жила семья в душевном согласии и на первое место в жизни ставили не материальные, а духовные интересы. Мать Александра Михайловна Мордвинова – страстно любила музыку и привила эту любовь детям. Домашним воспитанием детей занимался отец. Он преподавал математику и военное дело, и Николушка в 12 лет решал такие задачи , что не всякому студенту университета были под силу. Но не только своих сыновей обучал Николай Николаевич – старший, в его доме собирались дети многих знакомых. Из дневников Николая Николаевича мы узнаем, что в 1811 году отец привез его в Петербург для определения в военную службу: «Я не имел опытности с людьми, обладал порядочными знаниями в математике, не имел понятия о службе и желал вступить в нее. Уже 4 года я был влюблен». Вместе с братом Александром они поселились на квартире у родственников матери, а спустя два месяца Николай Муравьев блестяще сдал экзамены в Академию генерального штаба (раньше называлась школой конновожатых) и был произведен в прапорщики, и одновременно назначен преподавателем математики. Ему шел 17 год. В дневнике отмечено, когда он впервые надел мундир и явился на бал-маскарад, где встретился со своей любимой. Но одно событие, на первый взгляд незаметное, осталось не записанным , хотя оно в его жизни сыграло большую роль. Незадолго до отъезда в Петербург он обнаружил в библиотеке отца изданный в Париже на французском языке роман Жан-Жак-Руссо, с первых страниц он захватил его. Жан-Жак-Руссо был одним из смелых просветителей - проповедников и борцом против угнетения народа. «Слог Ж.Ж.Руссо увлекал меня и я поверил всему, что он говорил, чтение Руссо отчасти образовало мои нравственные наклонности и обратило их к добру.» И не удивительно ,что в его руках оказалось более революционное сочинение Руссо, знаменитый его политический трактат «Общественный договор». В свободное от занятий время в квартире братьев Муравьевых всегда было много людей. Что привлекало военную молодежь в скромной, плохо обставленной квартире братьев? Ни кутежи, ни карточные игры ни вина, а угощение ограничивалось обычным чаем с хлебом и домашним печеньем. Большинству молодежи были знакомы трактаты Руссо, который призывал к преобразованию общества, созданию государства где уничтожено рабство, пробуждая дух свободы, вызывая постоянные споры среди молодых людей. Немыслимо надеяться на замену самодержавия Республикой в такой огромной, привыкшей к рабству стране, как Россия - говорили они. Отечественная война 1812 года. Николай Николаевич назначен в штаб Кутузова, участник многих сражений, в том числе и в Бородино. Фельдмаршал Кутузов заметил одарённого офицера. Он принимал участие в рекогносцировках и в схватках с голодными, озлобленными французскими фуражирами и мародёрами, которые в поисках продовольствия забирались в селения, где квартирмейстеры предполагали устраивать на отдых свои войска. Вместе с тем Муравьёв, близко соприкасаясь с простым народом видя его действия против неприятеля всё более убеждался, как высока и бескорыстна его любовь к отечеству. Но молодой республиканец наблюдал такие примеры героизма со стороны крепостного русского крестьянства, что в голову приходила мысль, что настолько патриотизм простых людей выше, чище патриотизма дворян и помещиков. Войну Николай Николаевич закончил штабс-капитаном и пятью боевыми орденами. Вернулся в С.-Петербург в 1814 году и вместе с братом Александром, Иваном Бурцевым, Петром и Павлом Калошиными снимают квартиру, в которой собираются друзья. В 1815 году создаётся общество «Священная артель», он её руководитель. Оно являлось колыбелью тайного общества «Союз спасения». Здесь собирались единомышленники, уже прошедшие войну и повидавшие жизнь простого народа. В 1816 году Муравьёв был переведён служить на Кавказ в подчинение наместника А.П.Ермолова и это спасло его от будущего ареста. Его дневники свидетельствуют что он постоянно ждал его. На Кавказе Муравьёв прошёл путь от штабс-капитана до генерал-лейтенанта. В душе он остался стойким республиканцем , другом декабристов. Пользуясь своим служебным положением он всячески заботился о декабристах, разжалованных и сосланных на Кавказ. Здесь прошли его встречи с Пушкиным и Грибоедовым. Ярый противник самодержавия Муравьёв постоянно ощущал недоверие Николая I . В 1839 году царь нашёл повод для того, чтобы рассчитаться с непокорным генералом. Он был лишён звания генерал-адъютанта и сослан в имение жены Скорняково. В нём Николай Николаевич прожил до 1854 года без права выезда в С.–Петербург. Должна заметить, что в личной жизни Муравьёва произошла трагедия - умерла первая жена Софья, оставив дочь Наташу, в 1830 году. Разжалованный генерал приехал в Москву, где встретился с декабристом Захаром Григорьевичем Чернышовым. Он пригласил Муравьёва в свой дом , познакомил с сёстрами. Все сёстры были необыкновенно хороши собой, образованы, умны, приветливы, весёлые, превосходно зная английский язык увлекались Байроном. Любили поэтические творения А.С.Пушкина, которого хорошо знали и даже были в родстве. Все сёстры были в замужестве и в девичестве оставались Наташа и Надя . Наташе шёл 27 год, среднего роста, хорошего сложения, смуглолицая, с глубоко посаженными тёмно-жгучими глазами, она отличалась от сестёр особой нетерпимостью к деспотизму. Суровый, державшийся бирюком и малоразговорчивый в чуждой ему среде, Николай Николаевич бывая у Чернышовых, словно сбрасывал маску, открывался как человек с добрым сердцем, любезный и общительный, умный собеседник и увлекательный рассказчик. Наталье понравился свободолюбивый , талантливый, мужественный человек. Муравьёв чувствовал, что приобрёл в Наташе не только вторую жену, но и надёжного единомышленника, друга и это особенно радовало. Наташа однажды сказала, что ей в приданное выделяют из огромного майората Чернышовых Скорняково, имение близ Задонска. И ему невольно припомнился тихий, ласковый городок, через который некогда он проезжал по дороге на Кавказ. Он отыскал дневниковые записи и прочитал Наташе сделанные в них почти 20 лет назад отметку: «Из всех уездных городов понравился мне наиболее Задонск: он выстроен правильно и похож на большую мызу богатого помещика .Он лежит на косогоре с полверсты от реки Дон.» Кто знает, не придётся ли нам жить в Скорнякове и не станет ли Задонск нашим прибежищем? – рассуждала Наташа, на что Николай Николаевич ответил, что этому бы рад ибо сельская жизнь – давняя мечта моя, а Наташа добавила, что для столичной жизни, друг мой, мы видимо не созданы. Наталья Григорьевна прекрасно понимала , что мужу с его правилами и душевным благородством оставаться на тягостной военной службе недолго, и ей давно хотелось, чтобы он оставил её и она сказала: «Может быть, тебе, друг мой, уйти в отставку? Покой дороже всего. Не забывай, что у нас есть Скорняково.» Николай Николаевич нахмурился: «Скорняково принадлежит тебе и детям, а я, пока не выгонят, служить буду, ибо никакого состояния не имею , а в нахлебниках ни у кого быть не хочу.» Записка Муравьёва о состоянии армии, словно острая заноза в теле, долгое время мучила императора Николая I. Он мнил себя создателем первоклассной, сильной, боевой духом армии, все окружающие восхищались его глубокими познаниями, и вдруг этот ненавистный, строптивый, подозрительный по связям с бунтовщиками генерал осмеливается утверждать будто войска находятся в бедственном состоянии! Предлагает изменить заведённый императором порядок, сократить учения и смотры, и заниматься благосостоянием нижних чинов. Выискивая возражения против доводов Муравьёва царь вспомнил последнюю войну с Турцией, когда стотысячная русская армия на Балканах, которой он сам управлял, оказалась в боевой обстановке малопригодной , потерпела ряд позорных поражений. Но как он смеет осуждать военную деятельность императора? Записка Муравьёва более всего задевала самолюбие и тщеславие царя. Рождалось желание посрамить, унизить ненавистного генерала. А на следующий день министр вызвал его и сообщил, что государь назначает его начальствовать на маневрах Петербургским корпусом. Муравьёв сразу заподозрил недоброе. Так и получилось. Муравьёв выиграл сражение, не «поддался», как этого ожидали, царю. За что был отстранён от должности, лишён звания генерал – адъютанта и удалён со службы. Вопрос, который так недавно волновал Наталью Григорьевну разрешился весьма просто. После ухода со службы Муравьёв некоторое время пробыл у отца в имении, и тяготясь непривычной бездеятельностью сказал однажды жене: «Доходами с твоей скорняковской отчины, ты знаешь, пользоваться для себя не считаю возможным, однако я охотно туда бы поехал при некоторых условиях.» «Я что-то должна сделать», - заинтересовалась жена? «Выдать мне полную доверенность на полное управление имением. Я не буду в таком случае даром есть хлеб и превращусь , по примеру батюшки , в добросовестного сельского хозяина.» « Так я буду очень рада, делай, всё, что найдёшь нужным. Тебе известно , что я всегда была против деспотизма и рабства, и не мне на старости лет поступать против своих убеждений. Неужели я похожа на помещицу? Право, ты меня обижаешь, дорогой.» Переезд в Скорняково вынуждался и другими причинами. Появление в Москве попавшего в царскую опалу талантливого генерала вызывало у людей сочувственное к нему отношение. Разговорам, слухам, сплетням не было конца. Вся эта возня отвратительно действовала на Муравьёва и невольно грезился ему зелёный, чистенький и тихий донской городок и где-то близ него, за синеющими лесистыми холмами, привольно раскинулось родовое поместье жены. В конце мая 1839 года Николай Николаевич с женой и детьми переселился на жительство в Скорняково. Господа сюда не ездили, всем бесконтрольно распоряжался управляющий из вольноотпущенных крестьян Мокей Гапарин, жестокий и жадный плут, радевший только о своём хозяйстве и вконец разоривший крестьян. Село производило мрачный вид . Кособокие рублённые избёнки, крытые гнилой соломой, утопали в непролазной грязи. Кое-как огороженные плетнями дворы и огороды, замазанные глиной катухи, чахлые лозины, под которыми играли одетые в тряпьё босоногие ребятишки, всюду выглядывала неприкрытая бедность, выделялись лишь недавно построенная каменная церковь, да несколько кирпичных пятистенок, принадлежащих зажиточным мужикам. Небольшой деревянный господский дом хотя и был к приезду господ отремонтирован, но низкие, тесные полутёмные комнатушки с плохо отштукатуренными стенами действовали угнетающе. Наталья Григорьевна к тому, что в деревне придётся мириться со многими неудобствами , и мужественно переносившая дорожные невзгоды заколебалась и на зимнее время готова уехать. Но Николай Николаевич сказал, что проживём здесь лето, а там будет видно, как сложатся обстоятельства. А на деревню между тем надвигались грозные стихийные бедствия. Второй год центральные губернии поражала страшная засуха. В конце мая поля были сожжены солнцем. Предстоял опять голод. Помещики оставляли своих голодающих крестьян на произвол судьбы, заставляли кормиться мирским подаянием. Но могли ли Муравьёвы поступить так бесчеловечно и уехать из деревни, оставив людей в беде? Вот первые записи, сделанные Муравьёвым в Скорняково: «Скудная жатва, показавшаяся на полях, страшила уже поселян, как вдруг пожар в селе поразил всех ужасом. Это случилось днём в конце июля, когда весь народ был в поле. Надобно было выстроиться к осени, переселить несколько дворов, а всего более поддержать упавший дух в народе. Я купил лесу, возил его в самую рабочую пору, и удалось мне к осени выстроить 33 двора ,что сопряжено , однако, с чувствительным уроном доходов моих и в состоянии крестьян, пострадавших от огня. Я выбрал несколько семейств самых малонадёжных к исправлению. Перенёс их ближе к полям и снабдил лошадьми и орудиями для работ. Место, где я поселил их представляло большие выгоды в том отношении, что им не надо было далеко ездить на работу, как здешним, у коих поля в восьми верстах от селения. Но там не было воды. Первые усилия мои для добывания оной были тщетны, вода в колодце не показывалась, но мы наконец нашли её. Я ещё усилил воду построением плотины, и поселение, названное мною Пружинскими Колодцами, сбылось… Едва успели несколько укрыть погорелых в новых домах, как скотский падёж истребил в несколько дней почти всех коров в селе. Лето было жаркое, и к тому присоединился смрад, распространившийся в воздухе от множества падали, которую небрежно зарывали. А потом настала зима, зима холодная и без снега. Мы уже страшились лишиться семян, брошенных в землю осенью, и не имели достаточно продовольствия на зиму. Народ голодал. Надобно было выдавать хлеб и пособие. Толпы крестьян наполняли ежедневно контору. Раздача производилась небольшими долями, чтобы дотянуть до новой жатвы. Помимо того, жена моя, руководимая одним движением сердца своего раздавала печёный хлеб крестьянам. Но в течении всей зимы нас постигло новое бедствие: лошади, главное орудие крестьян, стали дохнуть, падёж продолжался с полгода и совершенно лишил нас сил к работе. Многие семейства обедняли до крайности, так что они не могут даже обрабатывать собственных полей. А с началом весны появилась горячка, и после того распространилась цинговая болезнь, от которой погибло много народа. Трудно было помогать людям по нерадению их в приёме лекарств. Я учредил два временных лазарета в коих с пользой лечил больных и поставил на ноги многих изнемождённых до крайности болезнью. С появлением хорошей погоды болезни стали исчезать после больших опустошений, сделанных в отчине. Изнурённые, тощие люди на полуживых лошадях выходили в поле, где нужно было обращать внимание на их собственные работы, чем на мои, не менее того, лишь небольшая часть крестьянских полей осталась незасеянная. Я раздавал купленных лошадей и при сём случае объяснял им, что они должны содействовать трудами своими предпринимаемым мною мерам для улучшения состояния их. Хотя они и сильно упали духом, но не могу сказать, чтобы в них нашёл я какое-либо закоренелое упрямство. Уныние велико между ними, ибо смертность в народе не прекращалась. При таких обстоятельствах задуманное освобождение крестьян пришлось на время отложить. Необходимо было прежде быстро поставить их на ноги. Мокей Гапарин, к общей радости , был уволен и заменён уважаемым крестьянами бурмистром. Ткацкая фабрика полностью переведена на вольнонаёмный труд. Введена небольшая денежная оплата за барские работы. На Лебедянской ярмарке закуплено более ста лошадей и сорок коров, розданных беднейшим крестьянам. Все эти меры требовали средств, и на какой-либо доход с имения в первые годы не приходилось рассчитывать. Мало того, тратились последние сбережения и деньги , приготовленные на постройку нового дома. Материальное положение Муравьёвых неуклонно ухудшалось. И всё же подготовка к освобождению крестьян, что также требовало дополнительных затрат, продолжалась беспрерывно. Дело было нелёгкое. Особо учреждённый комитет, разрешая помещикам частичное освобождение крестьян, ставил при этом множество всяких препятствий. А крестьяне к господским планам освобождения относились недоверчиво. Кто знает, не готовится ли им ещё худшая участь? Приходилось долго и терпеливо разъяснять условия и договариваться о всяких подробностях. В дворянско-помещичьей среде всякая попытка дать волю мужикам вызывала яростное возмущение. Ксизовский помещик Савельев , крупнейший землевладелец Задонского уезда, узнав стороной будто Муравьёв намеревается освободить своих крестьян, приехал в Скорняково. Савельев был вежлив, дипломатичен и, приглашённый в гостиную, начал разговор с жалоб на своих крестьян , избивших недавно приказчика и разграбивших амбар с господским хлебом. «Да, случай, что и говорить, неприятный, - согласился Муравьёв, - но, возможно ,приказчик сам какими-то грубостями подтолкнул крестьян к бесчинству?» «Никак нет, почтеннейший Николай Николаевич. Зачинщики, схваченные полицией признались, что они просто давно не ели чистого хлеба. Просто! Экие канальи, право!» Наталья Григорьевна, слышавшая разговор, не сдержалась: «А можно ли строго обвинять голодных людей? Нам трудно представить себя в их положении, но понять настроение людей, долгое время не видевших чистого хлеба, доступно каждому человеку, имеющему сердце.» «Ах, дорогая Наталья Григорьевна, всё это философия, и поверьте, я в молодости тоже либеральствовал, а в жизни всё иначе. Начинается дело господской жалостью до поощрения мужиков, а кончается тем, что в один прекрасный день облагодетельствованные эти мужики с топорами и вилами на вас обрушатся! Вот-с как оно в жизни бывает!» «Ну а если с другой стороны вопрос рассмотреть? - сказал Муравьёв. - Вам кажется, в поощрении крестьян упрекать себя не приходится, и что же? Разве не может статься, что крестьянский бунт вспыхивает именно у вас?» И Муравьёв таким суровым взглядом окинул помещика, что тот невольно вздрогнул и заёрзал в кресле. «Помилуй бог! Этого и опасаешься. Страшно представить. Генерал Бекендорф при мне однажды говорил, что крестьянские волнения более всего вызываются жестокосердием владельцев – продолжал отчитывать Муравьёв, - И даже в самых высших сферах, - поднял он для пущей важности палец, - раздаются благоразумные голоса, что лучше постепенно самим освобождать крепостных, чем дожидаться новой пугачёвщины.» « Помилуйте, ваше превосходительство, как же это так получается? Отказаться от древних дворянских прав! Самим подрубать сук , на котором сидим. Ведь ежели, например , мой сосед даст волю своим мужикам, это же великий соблазн всем другим.» «Повторяю, попробуйте взглянуть на дело с другой стороны, - наставительно строго произнёс Муравьёв. - Пора бы нашему дворянству отказаться от дедовских понятий и научиться мыслить в духе времени.» « Значит… простите, ваше превосходительство, за откровенный вопрос- слух, будто вы имеете намерение дать волю своим крестьянам, имеет основание?» «Это уж моё дело, я никому отчётом не обязан, - холодно отозвался Муравьёв. -Но вам, как земляку и соседу, советовал бы собственного благополучия впредь быть более осмотрительным в отношении со своими крестьянами. Иначе мало ли что может случиться в один прекрасный день!» Наталья Григорьевна, проводив гостя вздохнула с облегчением : «Боже мой , какой дурак, да ещё и подлый!» Забегаю вперёд хочу отметить , что подлость помещиков Савельевых продолжалась из рода в род , они оставались жестокими эксплуататорами. Бунты , восстания чаще всего проходили в имении Савельевых. В 1905 году, восставшие крестьяне окружили дом и жизнь помещика оставалась на волоске, он тайными путями покинул дом, но вернулся с большим отрядом полиции. Крестьяне в это время разграбили имение , захватили в амбарах хлеб. Полиция жестоко расправилась с восставшими, многие крестьяне отправлены в тюрьмы и были освобождены только в 1917 году, с началом февральской революции. В 1840 году скончался отец. Сыновья Муравьёвых собрались в Подмосковном имении отца – Осташеве. Имение по общей договорённости отходило Александру, который обязывался выплачивать известные суммы младшим братьям. Николай Николаевич от наследства отказался. Тогда Александр предложил: «Возьми в таком случае, как драгоценную память о покойном батюшке библиотеку.» От такого дара Николай Николаевич отказаться не мог. Библиотека отца, которая с любовью собиралась им всю жизнь, состояла из редчайших изданий старинных русских книг и сочинений французских энциклопедистов, тщательно подобранных произведений художественной, военной, социально-экономической, политической, философской литературы. Этой библиотекой пользовались некогда воспитанники созданной отцом московской школы конновожатых, из среды которых столько известных деятелей тайных обществ. Книги были перевезены Муравьёвым в Скорняково и присоединены к тем, которые собирались им самим и составили одну из лучших частных библиотек того времени, насчитывающую около десяти тысяч томов. Брат Александр, как и в молодости, считал крепостное право самым большим позором и, став помещиком, прежде всего поехал в комитет по крестьянским делам узнать о порядке освобождения крепостных крестьян. «Это наш священный долг, – сказал Александр, тут никаких сделок с совестью допускать нельзя!» Взгляды братьев совпадали, договориться о том, как лучше и удобней производить осташевских и скорняковских крестьян, было нетрудно. Весной 1841 года Александр Муравьёв освободил сто душ крестьян, щедро наградил их земельными наделами без всякого выкупа. В то же время Николай Николаевич составил первый список на освобождение скорняковских крестьян, переселённых перед тем на удобные земли, где возникло таким образом два новых посёлка - Ивовское и Пружинское. Вручение отпускных бумаг происходило в Ивовском посёлке, куда собирались крестьяне из Пружинок. Был конец августа, тёплый , мягкий. Урожай в том году выдался хороший, и уборка закончилась, воздух был пропитан запахом свежеиспечённого хлеба и поспевших антоновских яблок. Муравьёв приехал сюда вместе с женой. Крестьяне без шапок, в новых рубахах , полосатых холстиновых портках и свежих лаптях толпились у избы старосты, с молчаливым любопытством наблюдали за тем , что навсегда должно быть изменит их жизнь. Тут же находились старый скорняковский священник Елисей, межевые и земские чиновники и становой пристав. На крыльце помещался накрытый скатертью стол, лежали стопкой на подносе отпускные свидетельства. Муравьёв обратился к собравшимся крестьянам с краткой речью, поблагодарил их от имени владельцев за долгие годы безропотного труда, пожелал, чтобы в новом своём состоянии они обрели более достойную их счастливую жизнь. Потом отец Елисей отслужил благодарственную молебен. Староста в лёгкой синей поддёвке и скрипучих сапогах, разгладив бороду, вышел вперёд, стал вызывать освобождённых по списку. И они, медленно подходя к крыльцу, бережно негнущимися загрубевшими руками брали отпускные, которые выдавала им взволнованная и разрумянившаяся Наталья Григорьевна и в глазах у многих искрились слёзы. Муравьёв, стоявший несколько в стороне от других, казался чем-то недоволен, лицо его застыло в неподвижности, густые брови были насуплены. На самом деле он лишь скрывал свои возбуждённые чувства под привычной напускной суровостью. Глядя, как вчерашние рабы становились свободными гражданами , он невольно переносился мыслями во времена своей бурной молодости. Виделись ему собрания членов «Священной артели», и, словно в тумане вырисовывались лица Никиты Муравьёва, Бурцева, Якушина, Трубецкого, Сергея и Матвея Муравьёвых – Апостолов. Сколько жарких речей, сколько гневных слов высказано было против самодержавного крепостного рабства, и как верилось тогда в возможность быстрого изменения существующего порядка! Нет. Не сбылись надежды, самодержавие жестоко расправилось с теми. Кто дерзнул посягнуть на его вековые устои, но не исчезли бесследно их труды и страдания, жизнь всё более подтверждала необходимость выдвинутых тайным обществом преобразований, прежде всего уничтожение крепостного права, и правительство вынуждено было в какой–то степени считаться с этим. И ему Муравьёву, одному из создателей первых тайных обществ, случайно среди немногих уцелевших от царской расправы, приятно было сознавать, что он, несмотря ни на что, остался верен нравственным правилам, существовавшим в « Священной артели», и принимал теперь, пусть в ограниченной сфере, прямое участие в великом деле освобождения несчастных своих соотечественников. Когда возвращались домой, он сказал жене: «Пусть нам будет тяжелей в материальном отношении, пусть негодуют на нас соседи – помещики – всё это ничего, Наташа, по сравнению с душевным теплом, согревающим нас при совестливом исполнении долга!» Они были довольны и тем , что свершилось, и тем, что испытали одни и те же ощущения, и тем, что любят друг друга. И ставшие влажными глаза их светились радостным блеском. Судя по дневниковым записям и переписки с родными и друзьями, долголетняя, почти безвыездная жизнь в Скорняково была для Муравьёва самыми счастливыми временами в жизни. Построенный им из тёсаного камня новый двухэтажный дом стоял на взгорье, и с балкона открывался чудесный вид на неширокую в этих местах, но быструю и чистую реку с золотыми отмелями и на полевые просторы Придонья. А с другой стороны терраса, обвитая густым диким виноградником, выходила прямо в сад, за которым начинался сосновый лес. Библиотека помещалась в особом каменном флигеле. Там же Муравьёв устроил и свой кабинет, где всюду со стен смотрели суровые и весёлые лица близких сердцу, и среди них видное место занимали писанные маслом портреты Никиты Муравьёва, Пушкина. А в углу, у стены стояла самая драгоценная реликвия – старинное бюро из красного дерева, некогда принадлежавшее сочинителю и поэту Михаилу Никитовичу Муравьёву, а затем его сыну Никите, который за этим бюро писал революционные катехизы и первую республиканскую конституцию декабристов. Никита скончался в сибирском изгнании, и мать его подарила бюро Николаю Николаевичу, как лучшему и верному другу сына. Писателю Н. А. Задонскому удалось узнать. Что библиотека после смерти вывезена из Скорняково Софьей Николаевной Чертковой, а затем в большей части оказалась в Государственном историческом музее. А где находятся вышеуказанные вещи? Судя по всему, они тоже были вывезены из Скорняково С. Н. Чертковой или другой дочерью А.Н.Соколовой (в первом браке Демидовой). Муравьёв любил уединяться в кабинете, здесь готовил он книгу о путешествии в Турцию и Египет, приводил в порядок дневниковые записи и говоря на десяти языках, продолжал изучать ещё латинский и еврейский. Но большая часть его времени уходила на дела по управлению жениным имением и на всякие изыскательские и опытные работы, которыми он увлекался. Николай Николаевич производил археологические раскопки близ Скорняково, устраивал искусственные орошения, сажал леса, помогал крестьянам разводить домашние сады. Известно , что в 1860 году при раскопках Николай Николаевич обнаружил материалы, относящиеся к бронзовому периоду по которым можно судить, что ещё в эпоху бронзы на территории села были поселения людей. Брат Александр, приезжавший в Скорняково, восхищался неутомимой энергией хозяйственника, и полным семейным согласием. В Скорняково приезжали и А. П. Ермолов и другие друзья – декабристы. Сельскую тихую и размеренную жизнь Муравьёв всегда предпочитал беспокойной жизни в шумных городах. Ему полюбились привольные придонские места, он наслаждался природой, лёгким утренним туманом над рекой, грибной свежестью в лесу, нежными летними закатами и золотым осенним листопадом. И всё же жизнь Муравьёва в Скорняково не была безоблачной идиллией. Демократический сентиментализм в духе Ж.Ж.Руссо, пленивший его ещё в юные годы, в соприкосновении с действительностью дали небольшую трещину. Муравьёв не мог не заметить, что гуманизм и благожелательные отношения отдельных лиц к крестьянам насущных вопросов их жизни решить не могли. Муравьёва радовало, что сделавшись вольными, скорняковцы жили теперь лучше, и вид села становился более приглядным, и отношения с крестьянами у него налаживались добрые, но старосты и приказчики продолжали, если не открыто, то тайно притеснять мужиков незаконными поборами, крепкие хозяева гнули в бараний рог маломощных, и каждый даже небольшой недород, который случался почти ежегодно, отражался на деревне самым бедственным образом. А о соседних сёлах и деревнях нечего и говорить, там по-прежнему царили рабские порядки и нищета. Деревенский дневник Муравьёва полон горькими заметками: «Бедные крестьяне изнемогают от бремени несчастий… Появившаяся от плохого питания цинговая болезнь свирепствует во всех окрестностях, производя страшные опустошения. У нас в марте умерло 25 душ, а в одном из соседних казённых селений жители семи дворов вымерли до последнего. Ужасны страдания народа. Пособия делаемые мною больным, недостаточны.» Требовалось не частная помощь, а широкие государственные преобразования, на что надеяться не приходилось. Правительство хотя и было обеспокоено крестьянским вопросом, однако от проведения коренных мер для его разрешения явно уклонялось. Когда после трёх неурожайных лет в Воронежской губернии приехал обследовать положение дел генерал Исленьев, то в своём отчёте он написал, что край процветающий. По этому поводу Муравьёв писал: « И в самом деле, что могут видеть и о чём могут судить тёмные люди, никогда не выезжавшие из столиц, проскакавшие по большим дорогам и проспавшие большую часть пути. Что они знают о богатстве края? А между тем, мнения их будут служить руководством правящим в столице властям. Освобождение Муравьёвым крестьян и постоянная хозяйственная помощь им, переход на вольнонаёмный труд, приведение в порядок имения – всё это требовало значительных расходов, которые даже в хороший год не покрывались доходами с имения. Трудно представить, что владельцы трёх тысяч пятисот десятин земли не имели средства выехать на зимние времена из деревни, но положение было таково. В дневнике Муравьёва есть признание , сделанное в те годы: « Мучают недостатки в деньгах, обстоятельство, коего в семейном быту ещё никогда не подвергался. Доходом от имения не проживёшь. Осталось только аренда на два года, и той не достаёт на уплату процентов за заложенное имение. Я задолжал до сорока тысяч в капитал, принадлежащей старшей дочери моей. По сим причинам должен я отказаться от поездок в столицу. Желал бы я свидеться с людьми образованными, с родными, взглянуть на свет, от коего так долго отлучён, и во всём этом встречаю почти непреодолимое препятствие.» Как и чем можно было поправить расстроенные дела? Решить этот вопрос никак не удавалось….Наиболее верным способом являлось возвращение на военную службу. В этом случае можно было рассчитывать и на продление аренды, которая давалась как прибавка к жалованию, и на получение в ближайшие годы чина полного генерала, что при выходе в отставку обеспечивало восьмитысячной годовой пенсией. Но, вспоминая, какие условия поставлены для его возвращения на службу, Муравьёв содрогался от омерзения. Нет, вымаливать службу ценой унижения перед ненавистным самодержцем он не станет! Он мечтал напечатать книгу о путешествии в Турцию и Египет, но и тут не удалось что-то сделать. А отягощать крестьян, уменьшать и без того скудные заработки как делали все помещики, Николай Николаевич не мог. Приходилось волей – неволей сокращать расходы. А годы шли … Международная обстановка для России складывалась не в её пользу. На Балканах кипела ожесточённая война сербов, болгар и румын против турецких угнетателей. Вот-вот мог вспыхнуть мятеж в Польше. А из Тифлиса приходили нерадостные вести – англичане продолжали тайно вооружать Шамиля , подстрекать его к наступательным действиям, кавказские войска таяли в кровопролитных стычках с горцами. Внутри страны в разных местах вспыхивали крестьянские бунты. Император Николай находился в страшной тревоге. Приближённые подсказывали царю, что более твёрдым командующим на Кавказе мог бы быть Муравьёв. «Он по-прежнему живёт в своей деревне?» – спросил император. «Может за несколько лет он заметно переменился? В уме и знаниях ему не откажешь, что и говорить.» Спустя некоторое время Муравьёв получил известие, что «государю благоугодно, чтобы он находился в его распоряжении. Муравьёва сообщение это не могло не порадовать. По всей видимости, ему готовилось какое-то назначение, и это могло быть выходом из того тяжёлого материального положения, в котором он находился, а ещё приятней было сознавать , что он до конца остался верен себе, не им сделан первый шаг к возвращению на службу, а самим царём. Значит, он был нужен . Но зачем? В 1849 году Муравьёв прибыл в столицу, назначен главнокомандующим корпусом, но догадывался, что это временное его назначение. В сентябре 1654 года Муравьёва вызвал к себе военный министр и объявил, что государю угодно назначить вас Кавказским наместником. Знаю, что мы во многом расходимся. И не из любви ко мне, а из преданности твоей к отечеству я прошу тебя – сказал царь. Приехав на Кавказ Муравьёв быстро восстанавливает порядок, заключил перемирие, высвобождает войска, прекращает продвижение неприятеля, а затем переходит в наступление. Осенью 1855 года он взял перестроенную англичанами крепость Карс. Дорога на столицу Турции открыта, турки запросили мира. За взятие Карса к фамилии Муравьёва добавляется Карский. Это лучшая мне награда, о которой я мог лишь мечтать – говорил он жене, приехавшей осенью в Тифлис со старшими дочерьми. «Из дебрей сибирских примите искреннее, душевное поздравление с покорением Карса. Вы первые в текущую войну склонили чужеземные знамёна, взяли ключи их крепости и шпаги их генералов. Победа ваша даёт возможность России вздохнуть свободно» – так писали из Красноярска. Совсем иное отношение к Муравьёву проявил император Александр. Если бы Карс взял угодный генерал, то он был бы щедро награждён и возвеличен. Но Карс покорил чуждый им, подозрительный и неприятный человек, которого император Александр, как и покойный отец его , вынужден был терпеть на посту наместника. Император послал Муравьёву Георгиевский крест второй степени. И только. На службе оставаться всё равно не было смысла. Военные действия окончились, а стрелять в свободолюбивых горцев и разорять аулы он не собирался. Отставка была принята. И вскоре Муравьёв навсегда простился с Кавказом. Ему были устроены трогательные проводы. Его любили за его правду, за прямоту характера. С народными деньгами он обходился так же как и Пётр I, который говаривал , что он за каждый рубль, взятый с народа на нужды государственные, обязан дать отчёт богу. В командование своё на Кавказе он не решился подписать ни одного смертного приговора, не сделал никого несчастными. Муравьёв снова переселился в Скорняково. В конце 1856 года у Николая Николаевича заболела старшая дочь Антонина. Врачи советовали на зиму отправиться в Италию. Наталья Николаевна предложила мужу: «Поедем всем семейством, тебе друг мой , тоже отдохнуть нужно, а я давно мечтаю побывать за границей.» Прожив зиму в Риме, а весну в Швейцарии, Муравьёвы летом возвратились в Скорняково. Николай Николаевич писал книгу « Война за Кавказом» и не предполагал в ближайшее время оставлять деревенское уединение, где хорошо ему работалось. Между тем интерес к покорителю Карса в народе не иссякал. И многие простые люди, не искушённые в дворцовых интригах, недоумевали: почему генерал, которому Россия обязана освобождением Кавказа, вынужден жить деревенским отшельником? Император с этим не мог не считаться. Муравьёв неожиданно получил приказание царя явиться в Петербург. Ему была предложена должность председателя в генерал-аудиториате. Это был высший карательный орган. От такой должности Николай Николаевич отказался. В начале марта 1861 года объявлено царём освобождение крестьян от крепостного права, но без земли. Николай Николаевич хотя и был доволен, что крестьяне освобождены от личного рабства, но прекрасно понимал суть дела. Задонский помещик Куликовский, после того, как Манифест был объявлен писал ему: «Крестьяне находятся в состоянии какого-то удивления и сомнения, что это за воля, без земли, да ещё барщина будет». Николай Николаевич, прочитав это письмо, сказал жене: «Нам- то с тобой опасаться нечего, поскольку скорняковцы давно освобождены, а в других местах могут возникнуть серьёзные волнения. Без земли мужику делать нечего!» Многие крестьяне уходили в город. Летом Александр Николаевич Муравьёв приехал в Скорняково . Ему давно хотелось повидаться с братом, побеседовать по душам. Политические единомышленники с юных лет. Душевно близкие друг к другу, они никогда не скучали, оставаясь наедине. Вечером они отправились на Дон. После прошедших недавно дождей погода установилась прочная и тёплая. В придонских полях вот-вот должна начаться уборка хлеба, воздух был пропитан запахом отцветающих трав и горькой полыни. А закат ещё не отпылал, и зеркальная поверхность реки неправдоподобно розовела и краснела, а разлитая вокруг удивительная тишина нарушалась лишь далёким воркованием горлинки, да стрекотанием кузнечиков. « Чудесно у тебя, милый брат,» - говорил Александр Николаевич. «Я, право, нигде не чувствую так красоты природы, как здесь .Ты избрал прелестное место для жительства. Я всё более прихожу к выводу, что в живом общении с природой мы делаемся радостней, лучше и чище.» «Возраст на такие мысли настраивает, Саша,» - вздохнул Николай Николаевич. «А когда с тобой помоложе были, на ум – то другое шло. Я смотрю сейчас на тебя, и знаешь, что мне вспоминается? «Священная артель» наша, горячие призывы заставить правительство освободить крестьян от рабства. Что ж , не совсем ведь бесплодны были эти призывы. В конце концов, со многими нашими предложениями самодержцы вынуждены считаться.» Последние годы жизни Муравьёв провёл в Скорняково, где и скончался от воспаления лёгких 23 октября 1866 года, завещав похоронить его как можно скромнее в Задонске. Могила его у подножия Задонского монастыря. В Скорняково Николай Николаевич усердно занимался литературным трудом. Здесь написаны им две большие книги «Русские на Босфоре» и « Война за Кавказом», здесь приводил он в порядок свои «Записки», хоть понимал , что при существующих цензурных условиях опубликовать их ему не удастся. 7 июля 1865 года он сделал последние записи в дневнике : «Но полно писать. Через неделю должен мне миновать 71 год. Часто память изменяет, слабеют силы телесные и нравственные, тускнеют глаза. Завершается век мой, я пережил всех друзей, постепенно разрушается мой семейный быт, впереди – одиночество. Прекращая сей дневник, посвящу остальные дни, насколько время и силы позволят, приведению в порядок собранных и составленных мною в течении всей жизни « Записок». Великое для меня было бы утешение , если бы встретил личность , которая при разумении дела охотно приняла бы от меня на сохранение обильный труд всего моего века, с тем , чтобы при удобном времени и обстоятельствах приложит старание к добросовестному обнаружению событий, не лишённых занимательности.» Смысл последних фраз ясен. Он жил в жестокое время, в сибирской каторге погибли лучшие его друзья и единомышленники, сам он не мог в своих «Записках» сказать всего, что хотелось, приходилось многое замалчивать, о многом говорить иносказательно. Он хотел, чтобы потомки поняли, при каких обстоятельствах делались им записи. Приятно сознавать, что через большой промежуток времени, наш земляк, писатель Николай Алексеевич Задонский исследовал, а вернее сначала нашёл, многие его «Записки» и благодаря ему мы узнали многие стороны жизни замечательного человека. Через его «Записки» мы коротко узнали о жизни наших прадедов, живших в Скорняково. Работая с документами Муравьёва, Николай Задонский посетил Скорняково, где ещё застал пожилых людей, слышавших от своих близких о своём барине. Так он беседовал с Анисьей Алексеевной Сачковой, восьмидесяти трёх лет: «Я помню только дочь генерала Софью Николаевну Черткову, которая после смерти отца тут хозяйствовала. Но мать моя и бабка говорили , что при генерале в селе была ткацкая фабрика, на которой они работали. И хотя при крепостном праве это было, а получали они жалование, не помню уж какое.» Михаил Николаевич Глумов которому перевалило за 90 добавил: «Мой отец кучером у Муравьёва был и тоже говорил, что крепостных он освобождал и землю всем давал. А барыня Софья Николаевна Черткова с мужем и семейством только летнюю пору у нас бывала, а на зиму в Москву, аль ещё куда уезжала. Я помню , как барыня книги и бумаги всякие, которые после генерала остались, отсюда увозила.» Для писателя Задонского это сообщение было важным, он понял, что материалы где-то хранятся и начались его поиски. Ясно было и то , что имение перешло к дочери Софьи Николаевне. Из других источников я читаю, что муж её Г. Ф. Чертков первым в Центральной России (в начале 90-х годов) построил на Дону водокачку, проложил на поля трубы и организовал поливное земледелие на площади 80 десятин. Далее, по архивным данным Липецкого архива, имеются сведения об имениях бывших владельцев Задонского уезда на 1920 год. Следовательно, село Скорняково принадлежало нескольким помещикам. И далее - можно найти имена владельцев землёй в с. Скорняково на 1915 год. Это хорошо сохранившийся план расположения владений, выполненный межевой уездной комиссией. Например такая запись от 1920 года: «Согласно распоряжения Народного комиссара и губернского социального обеспечения о разгрузке московских детских колоний, находящихся в селе Скорняково и Репец и в усадьбе Савельева в селе Ксизово.» Возникает много вопросов. А когда ? А почему? Это только небольшая часть сведений из большой истории села. Её следует продолжить и на текущий период и в прошлые века.